Эту “исповедь” про отца нам прислала читательница в редакцию. Когда читали, слезы наворачивались… А первое, что хотелось сделать после прочтения, позвонить своим родителям. 
«Каждый раз, когда приезжаю в Самбор к матери, первым делом иду на кладбище, чтобы погладить холодный гранит и помолиться. Отец смотрит на меня вечной улыбкой. Это было его последнее фото, которое сделали на моей свадьбе… Нас в семье были две дочки, я старшая. Родители — простые рабочие. Папа — колійовець, слюсарив, или чем он там занимался толком не знаю, но всегда благоухал каким-то мазутом, дешевыми сигаретами и вчерашним самогоном. Он неплохо зарабатывал, почти вдвое больше, чем мама, всегда имел «левые» деньги, потому что «калимив» где-то по вечерам. Аванс и зарплату полностью отдавал маме, а уж она распоряжалась ими по своему усмотрению. И у нас с детства складывалось впечатление, что кормилицей семьи была мама. Видимо, от того и отношение к отцу было таким себе… Когда он приходил за мной в садик, то никогда не помогал мне одеваться. Он просто подходил к окошечку, как-то смешно прижимался лбом. Все его узнавали, а уже тогда я выходила. Это уже потом узнала, что в маленькую детскую раздевалку он не шел, чтобы не оставаться после себя запах мазута, чтобы никто не видел его темных растолченных, загрубевших пальцев, не способных застегнуть пуговицу на курточке. Но мне было от того больно. У всех папы, как папы, а у меня какой-то не такой. Каждое утро, когда шла в школу, мама давала мне копейки на завтраки, а папа всегда добавлял — главное, чтобы кто-то не увидел. И я воспринимала это как должное и даже не считала, что за это надо быть благодарной. Он никогда не приходил на родительское собрание, говорил, что не разбирается в этой науке и воспитании. Действительно, он был какой-то черствый. Никогда не посадил меня на колено, не погладил, не поцеловал, не говорил ласковых слов. И это меня обижало и я считала, что он меня не любит. Мы никогда не праздновали его день рождения — не настаивал. За столом, когда попадались какие-то вкусности, он говорил: «Я не люблю, пусть лучше дети».
Мы готовились к выпускному вечеру. Была договоренность в классе, идут все родители — день памятный и для них. Мне шили парадную платье, мама тоже приобрела себе обновки, а о папе мы не очень беспокоились. И когда он сказал: «А что я там не видел», мне, с одной стороны, было очень обидно, с другой — ну и хорошо. Он такой неуклюжий, не будет меня позорить. Потом я стала студенткой и он каждый раз нес мне сумки на вокзал. Это было то время, когда мы действительно были вместе, но я даже не знала, о чем с ним говорить. Я, наверное, обижала его тем, что позволяла вести меня только до вокзального мостика. Просто не хотела, чтобы мои друзья, с которыми ездила, его видели на перроне. Он каждый раз добавлял мне возле мостика еще немного денег к тем, которые давала мама. И при этом говорил: «Чтобы ты не была в том Львове голодной…»
Когда ехала на электричке, то не платила никогда, а кондукторам говорила: «Я Ивана … дочь». Папу знали все. Меня раздражало его вечный вопрос: «Ну, как ты учишься?» Я не знала, что ему говорить про свою науку, поэтому обходились традиционным: «Нормально». На пятом курсе я выходила замуж за львовянина. Но за месяц до свадьбы отец попал в больницу с какой-то болячкой и у него нашли онкологию. Это был жестокий удар, и мне действительно стало жаль его. Но раздражало то, что даже перед самой торжественной событием в моей жизни отец ей преподнес такую страшную новость… Он запретил кому-либо рассказывать про свою беду и сразу предупредил: на операцию не пойдет, ибо куча денег, а смерти все равно не миновать. Мы все же думали спасать до последнего, но отец сказал: «Не хочу, чтобы вы желали деньги, а потом отдавали, когда меня не станет».
Перед свадьбой отец сам купил себе новенький костюм, чтобы хорошо выглядеть перед львовским барином. А нам сказал: «Этот костюм мне скоро тоже понадобится». Когда на вечеринке дали слово родителям молодоженов, мой расплакался и единственное, что выдавил из себя: «Деточки, я хочу, чтобы вы были счастливы». На фоне выступления его свата это выглядело уж слишком скромно и подумала себе, что мог бы и подготовиться… А потом он меня пригласил на танец, хотя это должна была сделать я в знак благодарности. Никогда бы не подумала, что он умеет так красиво танцевать. Отец не сводил с меня глаз, которые излучали радость. Мне казалось, что я слышала, как бьется его сердце… Закончилась музыка и он поцеловал меня в щеку. Это, пожалуй, первый его поцелуй, сколько себя помню.
А потом стал угасать, как свеча. Мы поддерживали его, как могли. Каждый раз, когда приносили лекарства, он спрашивал, сколько они стоят и просил не тратить денег. После того мы всегда преуменьшали цену. Он терпел страшную боль, но пытался его скрывать: «Все хорошо». На похороны пришло очень много людей, которые с ним работали, и я слышала, как хорошо они отзывались о моем отце. И вдруг поймала себя на мысли, что зря не оценивала его в своей жизни, зря стеснялась ним. Я только тогда почувствовала, кого я потеряла… Он действительно любил всех нас и жил и тяжело работал ради нас. Он любил меня своей отцовской любовью, которой я не понимала. И даже если он не умел говорить ласковые слова, то почему не говорила их я? Я стеснялась, потому что мой отец не был господином, а простым трудягой, и каким-то непутевым… Прошло много лет, как он умер, а я до сих пор чувствую свою вину перед ним. Дорогие мои, если ваши папы еще живы, почитайте их. Даже тогда, когда они пахнут мазутом, когда одеты не так, когда не идут на ваш выпускной, когда не умеют сказать приветственное слово на свадьбе и когда просят не тратить деньги на их лечение… Любите их всегда…”
По материалам: Высокий Замок
