Львовщина в числе лидеров в Украине с заболеваемостью COVID-19. Самые тяжелые больные находятся в реанимационном отделении Львовской областной клинической инфекционной больницы. 
О войне с ковідом на передовой корреспонденту «ВЗ» рассказывает заведующий четвертого диагностического отделения Львовской областной клинической инфекционной больницы Тамила Алексанян.
— Таміло Ивановна, у вас большой опыт работы в инфекционной больнице.
За эти годы, что работаете, такой эпидситуации не было?
— Такого не было. Были эпидемии холеры. Первая эпидемия холеры была, когда я еще училась в институте, в 70-е годы. Эпидемия распространилась тогда в республиках Советского Союза, у нас — в Херсонской, Николаевской и Одесской областях. Однако эпидемию успешно локализовали. Когда уже работала, в 1993 году, были привозные случаи холеры на юге Украины, в летний период. Опять таки — Николаевская, Херсонская и частично Одесская области. На Львовщине был завозной случай в Золочевском районе. Один пациент тогда умер. Эпидемиологическая служба была мощной: за короткий срок удалось локализовать эту вспышку. В 2009 году была эпидемия гриппа H1N1, были тяжелые пневмонии, тяжелые перипетии болезни, но сравнить с тем, что сейчас, нельзя…
— Как готовились к этой эпидемии?
— Больница всегда готова к вспышкам, всегда имели защитную одежду, проводили обучение для медиков. Когда пошли первые сообщения о COVID-19, мы уже ждали, что рано или поздно такие пациенты у нас появятся. Хотя сейчас уже есть понимание, что наверное такие пациенты у нас были и раньше, потому что были непонятные тяжелые пневмонии, которые не поддаются стандартному лечению. Таких пациентов переводили в Центр легочного здоровья. Это было в конце января — начале февраля.
В феврале были в полной готовности к тому, что такие пациенты поступают к нам в больницу. Так и произошло. Сначала это были люди, прибывшие из Китая, потом — из Европы. Часто был транзит из Китая через Европу.
Когда широкую огласку получила ситуация с заболеваемостью в Италии, мы поняли, что есть случаи внутригосударственного инфицирования COVID — 19. Начали прицельно подходить к каждому пациенту как к потенциальному вирусоносителя ковіду. Людей, которые имели проявления респираторной инфекции, лихорадку, имели контакты с подозрительными больными, принимали, используя средства индивидуальной защиты. Во Франции определили, что нулевой, то есть первый случай, который свидетельствует о начале эпидемии ковіду в стране, был 9 декабря. Они только теперь начали это осознавать, потому имеют образцы крови больных и ретроспективно после исследований это подтверждают. В унисон с французами можем говорить, что в нашей реанимации в начале января была пневмония у больного, который вернулся из-за границы. Этот случай закончился фатально. Если бы можно было обследовать его, то, думаем, подтвердился бы ковід.
Подозрительные на ковід к нам в больницу начали поступать внутри и в конце февраля. Эти люди учились в Китае и приехали на каникулы. Потом поехали в Китай и их отправили обратно в Украину через вспышку ковіду. С их слов, а это студенты, они имели респираторные проявления, мы делали им быстрые тесты. Других тогда не было. Тесты не подтверждали диагноза. Они были на самоизоляции.
Потом пошли пациенты, которые были в Западной Европе, в частности, в Италии. ПЦР-обследования уже проявляли ковідних больных. Потом начали массово выявлять благодаря тестам. И вот Львовщина среди лидеров больных ковід. Лабораторный центр перегружен, они не успевают делать анализы таком большом количестве людей. Мы от этого страдаем, потому что часть пациентов, которые клинически выздоровели и их можно было выписать домой, лежат в больнице, ждут результатов ПЦР-теста. Раньше можно было выписывать, когда есть два подтвержденных негативных анализы, теперь можно после одного отрицательного анализа ПЦР.
В связи с новыми приказами, часть пациентов может идти домой после клинического выздоровления, даже не получив отрицательного ПЦР-теста, но большая часть этих пациентов отказываются идти домой, потому что говорят, что дома не имеют возможности самоизоляции. Остаются в больнице в то время, как нет уже где положить людей, которые заболели. На ПЦР-результат надо ждать в среднем 10 дней, часто идут сдавать ПЦР-тест на 5-6 день болезни. В результате в больницу поступают на 13-14 день от начала болезни в тяжелом состоянии. Тогда их очень трудно лечить. Если бы были возможности делать ПЦР-обследования в первые дни болезни, особенно тех, кто был в контакте с больными, тогда бы больные попадали в больницу на 3-4 день болезни. Конечно, выживание было бы намного выше.
Сейчас контингент пациентов, которые лежат в стационаре, это — медицинские работники, врачи и пациенты, которые обращались к ним за медицинской помощью по тому или иному поводу: кардиологи, хирурги, травматологи, терапевты… В больнице от медицинского персонала инфицировались, пришли домой и в инкубационном периоде заражали своих домашних. Сначала в больницу попали они, а потом члены их семей. Здесь очень легко проследить эпидемическую цепь инфицирования.
Помимо крупнейших больниц Львова, которые стали рассадниками вируса, начались такие случаи инфицирования и в поликлиниках. Обращение за медицинской помощью в медучреждения стало фактором риска. Считаю неправильным выдавать за героизм то, что заболели медики массово. Думаю, что были элементы пренебрежение обычными санитарно-гигиеническими правилами. Люди знали, что в мире и в стране идет эпидемия коронавірусної инфекции, и не соблюдать элементарных средств защиты. Это не героизм.
Совсем уничтожена эпидемиологическая служба. Раньше были эпидемиологи, которые проводили обучение, заставляли персонал медицинских учреждений знать правила защиты, контролировали это. Когда эпидемиологи были элитой санитарной службы. Они получали 15% надбавки к заработной плате, ими становились самые грамотные врачи, окончившие санитарно-гигиенические факультеты медицинских институтов. Если есть грамотные эпидемиологи, то быстро проводятся соответствующие противоэпидемические мероприятия, и эти вспышки гасят. Как пример можно привести Беларусь, где болеет теперь много людей, но у них процент смертности самый низкий в мире — 0, 5%. В то время, как в Европе, например, в Бельгии был показатель — 15, 8%, Англия — 15, 2%. В США показатель смертности — 6, 5%. Украина сегодня не достигла смертности 3% благодаря тому, что есть остатки епідслужби и эпидемиологи вернулись к работе.
— Может, нам стоит возвращать эпидемиологов, ибо, как видим, не справляется медицина без эпидемиологической службы?
— Ликвидировали даже факультеты, где обучали эпидемиологов. Сейчас вроде хотят вернуть факультеты. Несмотря на вспышки болезней, не исключены бактериологические войны. Не иметь грамотных эпидемиологов — безумие! Есть вспышки инфекционных заболеваний, когда есть банкеты, свадьбы. Особенно в летнюю пору. Раньше был санэпидемнадзор и контроль. Вопиющих случаев массовых отравлений в ресторане во время свадеб, например, было значительно меньше.
— Что вас больше всего поразило за все время эпидемии в Львове?
— У нас на лечении была даже маленький ребенок. Бабушка ее умерла у нас в реанимации, родители болели, а ребенка не с кем было оставить. Она была здорова, но находилась с родителями у нас.
— Хуже всего болеют же люди старшего возраста, те, которым за 60?
— Лиды в возрасте после шестидесяти лет, но есть у нас пациенты, которым за 70 лет, но они излечиваются и уходят домой. В группе риска находятся люди с метаболическим синдромом: ожирение, сахарный диабет, а также те, кто имеет сердечно-сосудистые проблемы и хронические заболевания легких и бронхов. Эндокринные заболевания не улучшают течение болезни. Пятая часть в мировой статистике имеет проблемы с сердцем: острые миокардиты развиваются и так люди умирают от остановки сердца — острой сердечной недостаточности.
— Что люди делают неправильно?
— Две недели назад был хаос с наименованиями провести ПЦР-исследование. Очередь тянулась во Львове от вул. Мечникова, 14, чуть ли не до церкви Петра и Павла на ул. Лычаковскую. Самовольно приходили и стояли в очереди сдавать анализ на ПЦР. Отказать мы не имели права, потому что сразу звонили на горячую линию в МОЗ Украины и жаловались. Наши врачи падали с ног. Приходили женщины с тремя-четырьмя детьми, потому что решили обследоваться. Вот таких необоснованных анализов было набрано около трех половиной тысяч. Лабораторный центр начал захлебываться от количества анализов и не мог их выдавать адекватно. Примерно две недели назад вышло распоряжение, что делать анализы только по направлению врача и только тогда, когда врач порекомендует идти на ПЦР-обследование. Потом начали приоритетно делать тем людям, которые лежат в стационаре. Теперь получаем на третий-четвертый день результаты ПЦР — и это для нас достижение.
— Проведение ИФА-тестов тоже разгрузило лаборатории, которые делают ПЦР?
— Если проводить ИФА-тест на иммуноглобулин М, все равно в случае положительного результата нужно проводить ПЦР-подтверждение. А если находят иммуноглобулины G, то это может ретроспективно свидетельствовать о том, что человек, возможно, перенесла болезнь и уже выздоровела, потому что имеет к ней антитела. Но ИФА-тесты еще не так распространено проводят, только начали. ПЦР-тест стоит 40-60 долларов для одного человека, ИФА — значительно дешевле. Если есть возможность разгрузить лаборатории, которые делают ПЦР-тесты, то это надо делать.
— Как считаете, при такой статистике, как во Львове, уместно было ослаблять карантин?
— Карантин надо ослаблять, потому что экономика упадет. Беларусь, не забывайте, вообще не вводила карантина, но у них смертность — 0, 1. Сады, школы, вузы, производство — там все работает. Но там подготовлены больницы и пациент туда попадает не на 14 день болезни, когда начались осложнения, а в первые дни. Тестирование проводится строго по показаниям. Тестов не ждут там 12 дней. Людей, которые в группе риска, сразу госпитализируют и начинают сразу лечить. А у нас госпитализируют тогда, когда человек уже дома задыхается, в больнице ей берут тест на ПЦР, ждут две недели, а каждый день развивается болезнь… Это очень неграмотный подход.
— Были случаи, когда люди, которые, казалось бы, не выживут, выздоравливали?
— Есть много пациентов, которые задыхаются, находятся в тяжелом состоянии, а потом их удается стабилизировать и они выздоравливают. Поражают несчастья, которые есть у людей. Например, лежала у нас целая семья. Мама в возрасте 75 лет, парализована, перенесла несколько инсультов. Ее ухаживает дочь. В доме есть отец, которому под 90 лет, слепой, имеет сердечные и другие проблемы со здоровьем. Сын приходит помогать, переворачивает маму лежачую, потому что парализована. Сын имеет семью и живет на другой улице. Сын инфицировался и принес болезнь к родителям. В результате заразились родители, сестра его достает тяжелую пневмонию. Все попали в больницу. У дедушки начались осложнения и он умер от острой коронарной недостаточности, хотя пневмония будто миновала… Похоронить некому, потому что все родственники больные.
А еще была семья, в которой четверо детей, среди которых двойня до года, а двое других постарше. Помогала ухаживать мама жены — и она тоже заболела. Никто им не хотел помогать, потому что не хотели идти в очаг инфекции. Очень жаль людей, которые болеют, каждый день видим их страдания. Очень жаль наших медицинских сестер, которые несколько раз на день вынуждены одеваться, переодеваться и идти в палаты к больным. Они наклоняются над пациентами, которые в основной массе являются тяжелые. А представьте, как трудно поставить катетер в том защитной одежде, со всеми доспехами на себе выполнять свою работу… Поставить капельницу, переставить флаконы… Это тяжелая рутинная работа. А как убирать санитарке? Ей тоже надо одеть то защитную одежду и помыть в нем все палаты…
— Говорят, медики переживают и то, что от них шарахаются. Потому что люди, когда узнают, что это медик, который обслуживает ковідних больных, бегут, как от огня…
— Одна наша врач имела случай, когда ее буквально подвергли остракизму. Врачам можно обследоваться на ПЦР каждые 5 дней. Эта врач обследовалась, а по месту жительства сообщают результаты. Эпидемиолог к ней пришла сообщать, а соседи увидели и решили, что эта врач больна. Она потом в фейсбуке даже писала, что здорова, потому соседи и родственники от нее убегали.
Наша старшая медицинская сестра живет за городом. Оставляет ребенка с утра и едет на работу. Ребенок скучает за ней, но женщина не может приехать быстрее, чем закончится рабочий день. Фактически семьи сейчас не видит, но от нее не ужасаются люди. Нужно понимание и поддержка.
Фото из частного архива Тамилы Алексанян
По материалам: Высокий Замок